El día tal me abracé al círculo de la
penitencia decidí mandar sobre mí. Y ejercer el control de mis pasiones dejé de
ir al bar y tomé la decisión de comer para subsistir y no comer para vivir.
Ocurrió un milagro. Se me apareció en el camino de Morañas Santa Fuerza de
Voluntad. Muchos monteros la garza combate, malo será no la abatan. Pero era
pobre. El salvohonor de mis pantalones delataba remiendos. Eran las
perdigonadas del Baladrón un tipo que me perseguía cuando trabajaba en la Administración.
El morbo visigótico la envidia y la calumnia
habitaron entre nosotros. Subí la cuesta de las Perdices y luego la del puerto
de los Leones más trabajosa. Saqué mi bota y eché un par de tragos a la sombra
de la torre del Viento, un venado y tres ciervasy un me observaban entre los berruecos.
Descendía respirando el aroma de los pinos.
¿Dónde vas? A vender libros. Odietamo un personaje de Catulo se carcajeaba de
un servidor cuando le expliqué mis razones de acudir a la plaza del Arrabal con
mis cajones de letra impresa. Mis sueños de librero de lance dieron de través.
No vendió nada aquel día el pobre bibliognosta ni los martes subsiguientes.
Tome varias fotográficas del señorial escudo
de los Verdugo, uno de los siete linajes castellanos que dieron fama a la
villa, puertas con herraje y de firme clavazón y un ventanario arruinado.
Asomada a aquel ajimez lloraba una princesa. Cantaba mi dueña en ese momento un
madrigal cuya letra no recuerdo del todo bien.
“A quien ventura olvida sóbrale la vida” pero
yo pensaba para mis adentros que tal cosa ventura te dé dios hijo que no por
mucho madrugar amanece más aína. Y aquí en España donde no hay harina todo es
mohína. Creo que el Coletas vocinglero debiera conocer este refrán pero ayer
eran un pitorreo los parlamentos con sus catilinarias niños amamantados y besos
en la boca. Histriones.
De ellos huyo y por eso tomé las de
Villadiego, quiero decir las rectas de Arévalo. Hable con un cura que después
de misar en Santo Domingo se vino conmigo al barrio húmedo. Los dos acabamos
borrachos como cubas pero un día es un día, que leche. ¿Qué fue de mis buenos
propósitos al amanecer de aquel día del Glorioso san Martín? Pues lo que dijo
el ama de Guadalajara de los que dije anoche no hay nada en la madrugada.
Llegamos acomer y llamó al ama una tía gorda vestida, de buen ver como la Ester,
la tertuliera, esa de Toledo, de hábito que lucía en el colodrillo albanega de
lana.
El cura no hacía otra cosa que darle
pellizcos en el culo a su ama de llaves pero el cabritillo estaba superior y el
vino pasaba con alegría. La felicidad dicen que viene de darle unos cuantos
tientos al jarro y bugger expenses, que se jodan los de Podemos. Cuando me fui
ya el señor arcipreste estaba preparado para consumar el ágape rindiendo culto
a Venus.
Un tanto corrido y avergonzado salí de la
rectoral dejando atrás los jipios jaculatorias y exclamaciones inconexos de
parte de la boca de las mujeres en la coyunda.
Supe después que aquel párroco debieran
abandonarlo aquí para simiente. Garañones así que no se mueran nunca.
Había dejado preñadas a cincuenta mujeres de
la contornada. Maravílleme un punto pero me dije que un librero de lance no
debe asustarse de nada ni tampoco meterse donde no lo llaman. Estas cosas pasan
en las buenas familias.
La vihuela de un rabelero que estaba en el
centro de la plaza del Arrabal ensartaba dulces melodías y canciones antiguas
del ayer.
Ante tales cosas experimenté un ataque de
tialismo. Ay que me meo. Debe de ser la próstata. Manaba saliva de mi boca y yo
no hacía otra cosa que escupir. Yo tenía la culpa de aquel auto exilio interior
por haberme enfrascado en homéricas peleas a favor de las causas perdidas, algo
muy español. ¿Constitución?
No prostitución. Siempre venía bien porque te
dejaba el cuerpo como un reloj pagar una visita a mis deudas rumanas de san
Vicente del Palacio. Adopté a una sobrina de Timiseora a la que felicitaba las
pascuas en su idioma “Xapum perisit” (feliz Navidad.) Empero,la víbora de Asnieres no me mordió, vivía en
el poblado de Hammersmith en el número 152 de Kings street. Visité la tumba de
aquel poeta hispanocubano en el cementerio de Kensal Green.
También era un bala rasa luchador de las
causas perdidas. Se enzarzó a puñetazos con “Clarín” pero esa es historio.
Bonafoux en la colección de malditos estaba en la baraja de mis autores
preferidos. Sostuvieron una ardiente polémica literaria que eran los espasmos
del arco y la cuerda… Y al juez Álvarez del llano que le den por el ano.
No se andaban ni uno ni otro con chiquitas ni
se dedicaban a las zalemas que acabamos de ver en el palacio de congresos con
esos besos en la boca y esos amamantamientos al niño muerto. Tal vez no nos
merezcamos otra cosa, aunque ayer estaba doña Ester la gorda, la de Toledo
“tertuliano” como de costumbre al lado de Benavides que es el león que monta
guardia en el estilóbato del congreso y al que llaman Malos Pelos”. No me
despeluchéis a ese tartaja del canal 24 a ver si lo mandáis a una clase de
locución. Caquexia mental injurias pasquines a cada hora un sobresalto esa es
la vida en este país, donde los padres de la patria que por poner el culo en el
escaño y pisar moqueta cobran sus buenos sueldos maldicen de España y del país
que los abatanó. Fue un crimen acabar con la vida de José Rizal el prócer
filipino pero al general Polla Vieja el insurgente se le metió entre ceja y
ceja.
Dichas estas razones y después de contemplar
el castillo donde pasó su niñez la reina madre, regresé nostálgico a Madrid.
Convertido en todo un prometeo un autentico librero de lance. Difícil empeño
vender libros a los muchos analfabetos del país. Sufren y añoran los mejores
tiempo franquistas. Pues que se jodan. Suya es la culpa. Al librero de lance le
parecía un sacrilegio que aquellas buenas gentes desconocieran e incluso hubieran
renegado de su heroica historia.
Besos y abrazos no hacen bodas pero tocan a vísperas
El beso de rosca del Churches a
uno ha incendiado la red. España señores se ha convertido en un circo. Pasen y
vean y sean testigo de ese besin tan apretadiño de dos padres de la patria. Pero
no tengan miedo. La sangre no llegará al río. Esto es el amagar y no dar. Ya lo
habíamos pronosticado y eso se lo anuncié yo un día al bueno de don Manuel
Fraga Iribarne y me echó de la embajada. Que esto iba a acabar como el rosario
de la aurora a las pruebas me repito. Somos un espectáculo el risum teneatis
del mundo. Todos quieren pisar alfombra y que la paga del 18 de julio que no
falte. Y de eso es lo que se trata. Todo
por la pasta es lo que han querido siempre los vendepatrias. Vivimos y
alentamos en el franquismo en el posfranquismo y en el antifranquismo. El general
resucita a cada dos por tres Churches va de chulo verbenero sacándose discursos
incendiarios de la manga tema monotema la guerra civil. No cuadra. Este tío es
muy listo. Va de farol. Don Tancredo Rajoy hace pastos y consensos y ya verán como
esta tarde Gary Cooper que estas en los cielos sale electo. He aquí el tinglado
de la antigua farsa. Besos de Judas. De momento las manos quietas y las navajas
en el bolso pero puede ser que después de los besos y los abrazos surjan las
temidas bodas de sangre. La política en España se concibe como un castigo
divino. Ay señor, señor. Besos y abrazos no hacen boda pero tocan a vísperas.
Как забайкальский священник Александр Тылькевич ненароком усыновил 10 приемных детей, как вокруг него сама собой собралась группа реабилитации алкозависимых, как он проехал на самодельном храме-вездеходе 200 км по замерзшей реке, нашел брацковатых каренгийцев и построил им храм, а теперь строит детскую деревню. Интервью с типичным русским священником, часть 1.
Протоиерей Александр Тылькевич – настоятель 8 храмов, отец 13 детей и хозяин 8 собак. В юности служил в Польше в танковых войсках, потом служил начальником отдела милиции, теперь служит священником.
– Откуда у вас так много приемных детей?
– Мы специально никого брать не собирались, оно как-то само собой получалось. В девяностые я служил в милиции. Это такие лихие годы были, когда беспризорников на свете было много, а никаких социальных структур для работы с ними не было. Детей нельзя было держать в милиции, но куда-то их девать было надо, и поэтому приходилось их брать к себе домой. Некоторые у нас жили месяцами.
А потом мы услышали, что у наших знакомых произошла страшная трагедия, на глазах у детей заживо сгорели родители. Старшую забрали родственники, младшую отправили в спецучреждение, она совсем хворая была, а среднюю – в детский дом. До детского дома доехать мы ей не дали, так она у нас и осталась. Она у нас стала первая официально оформленная.
Потом был Тёма, мы его взяли в доме малютки. Я помню, мы пришли, а там всё такое светлое, все ходят в белых халатах, и я весь черный, с бородой. Привели ко мне двух гномиков на выбор. У Тёмы был вид такой… глазки в кучу, огромный свищ на шее, сам щупленький, ну, в общем, неказистый.
Второй мальчик нам больше понравился. А Тёма забился в уголок, и когда мы уже общались с этим вторым мальчиком, Тёма тихонько из своего уголка запел: «Ма-а-аленькой елочке холодно зимой». Эта песенка и решила его судьбу. Я его взял к себе на руки. И вместо того, чтобы такого большого, темного и лохматого испугаться, он вцепился в меня как клещ. Ну, говорю, мать, это наш.
Потом нам знакомый директор детского дома в Новосибирске рассказала, что у них есть неуправляемый мальчик, и перспектива его судьбы имеет два варианта: «либо вы его заберете, либо в сумасшедший дом». Сотрудники не могут ничего с ним сделать, и два раза в год его запирают в психушку. Там его наколют, он как растение месяц поживет в детдоме, и потом опять начинается. Он здоровый такой мальчишка, женщины не могут им управлять.
Мы с ним познакомились, пообщались и забрали. И за кампанию Танюшку прихватили, там девчонка такая хорошая была.
Потом появилась Даша. В соседнем селе две девчоночки были в детском доме – Даша с Ирочкой, сестренки. Ирка – звезда еще та, а вот Дашка – золото. Она и с конями, и с собаками возится, она и маме помощница, и за детьми присмотр – золото, а не ребенок. А так как семью не разделяют, то пришлось нам к этому золоту еще и Ирку взять.
Потом появилась у нас Наташка. Мы вообще ехали за другим ребенком, разрешение взяли из опеки. А наша девочка ушла из детского дома куда-то погулять по городу. Мы час ждали, два ждали, уже домой ехать надо, а девочки всё нет. А эта Наташка, я сколько раз приезжал, ее видел, она какая-то тоже вся неказистая, у нее зубы поперек все растут, такая вся диковатая, и на девочку-то совсем не похожа.
И вот она подошла и спросила: «А может, вы меня заберете, а?» Как вспомню, конечно… Когда из детского дома возвращался – спиной чувствовал, как они на меня из окон смотрят, как будто в спину стреляют, это жуть какая-то. Я терпеть не могу детские дома.
Натаха совершенно неуправляемая была. Нам ее вообще отдали в нарушение закона, потому что семьи нельзя разделять. Но педагоги сказали: «Мы на что угодно пойдем, только бы вы ее забрали». Она такая прямолинейная, всю жизнь искала правды. У нее кратчайшим расстоянием между двумя точками всегда была прямая. А то, что там посередине какие-то заборы, препятствия, это ее вообще не интересовало. Мы ей утром надеваем юбочку, к вечеру юбка вся в полосочку – рваная. Мы ей всё зашьем, заштопаем, на следующий день опять вся как рванина.
Но эта девочка удивила всех. Изначально мы ее отдали в музыку, лишь бы хоть чем-нибудь ребенок занимался. Перспектив у нее не было. При полном отсутствии слуха она закончила сначала нашу городскую музыкальную школу. Тяжело, конечно, – могла, например, запустить в кого-нибудь аккордеоном, девка-то крепкая была. Сейчас заканчивает музыкальный техникум и собирается поступать в консерваторию в Москве. Очень усердная и целеустремленная оказалась. Теперь нам только грамоты с призовыми местами присылает.
Потом появился Серега. Мама у него болела туберкулезом и мальчишку заразила. Сама от туберкулеза умерла, а Серегу повезли в детский дом. Мы по пути перехватили. Лучше брать их посерединке, пока они еще не вкусили всех детдомовских прелестей.
Ваньку маленького из детдома бабушка забрала, но не смогла одна воспитывать, она его хотела обратно в детский дом сдать. Представляете – двойное предательство. Тоже успели по дороге перехватить. Сейчас мальчишка у меня алтарник.
Ксюшка – общая любимица. Если взять ее фотографии и сравнить с сегодняшними – небо и земля. Волос не было, какие-то болячки кругом, в зеленке вся, и, когда отдавали, предупредили – ребенок не разговаривает. Теперь всё наоборот, и ребенок не молчит.
Вот, вроде про всех сказал. – Так сколько всего у вас, получается, детей?
– Смотря как считать. У нас еще Катя была, она умерла. Ей сделали операцию на сердце, но слишком поздно. Вместе с Катей будет 13. Конечно, воспитание детей – это не мед ложкой жрать, но вот был у нас такой случай. Однажды мы всех своих детей отправили кого куда: по бабушкам, в лагерь, на курорт. На три дня мы с матушкой остались дома вдвоем.
Ну, первый день мы отсыпались. Потом просто отдыхали. А на третий день я чуть с ума не сошел. Я матушке сказал: «Давай, мать, собирай их обратно, а то в этой тишине сдуреть можно». Вроде с детьми хлопоты постоянно, но когда их рядом нет – хуже.
Я всегда знал, что у меня будет большая семья. Когда мы только поженились, я матушке говорил, что у нас будет 12 детей. Она отвечала, что нет, только восемь. Вышло по-моему.
Природа Забайкальского края: то степи, то сопки
– А собак у вас сколько?
– О, собак у нас – как собак нерезаных! Мы сначала брали среднеазиатских овчарок, потому что они пастухи, и они наших детей пасли. Мы детей отпускаем и собачек отпускаем, и собаки вокруг них как вокруг баранов ходят, не дают разбегаться в разные стороны.
Но сейчас у меня эти овчарки что-то расплодились, их уже штук семь. Хотя мы раздаем их направо-налево, всех наших знакомых обеспечили. Родители вроде не очень крупные, а щенки у них получаются тигрового окраса и какого-то совершенно жуткого размера. Они когда мне на плечи свои ноги поставят, то слюна на мою голову капает сверху.
– У вас есть алкоголезависимые на реабилитации – сколько их, откуда появились, и что вы с ними делаете?
– Нижний придел нашего храма освящен в честь иконы Божией Матери «Неупиваемая чаша». Это единственный храм в Забайкалье, освященный в честь этой иконы, поэтому люди, которые страдают алкоголизмом, стали собираться вокруг нас. Получилась община, которая ведет трезвеннический образ жизни.
Эту общину мы специально не создавали – я не профессионал, не медик и не психолог, я не знаю, как их реабилитировать. Но они сами как-то начали собираться здесь в кучу, и мы пытаемся по мере возможности им помогать. Сейчас у нас на приходе их живет около 12 человек. Иногда приезжают новые люди из самых разных уголков страны. Не знаю, как они узнают про нас. Есть несколько человек из Москвы, есть из Сарова.
Попадают они к нам в разном состоянии: некоторых приходится откалывать, некоторых – просто лечить. Мы уже научились бороться с педикулезом, вылечивать чесотку, и чего только не видели за это время. Потом мы им восстанавливаем документы. Когда они в себя приходят, это полгодика-годик, стараемся дать им профессию: кто-то права получает, кто-то строительную профессию, потом возвращаем в общество.
Но мы стараемся сделать так, чтобы они не возвращались туда, откуда приехали, потому что если человека вернуть в ту же компанию, в те же отношения, то, как правило, человек опять сваливается.
По воскресеньям мы совершаем молебны, освященная перед иконой вода раздается людям. В течение недели послушники (мы их так зовем) занимаются трудотерапией, мы с ними смотрим профилактические фильмы. Сейчас хотим отправить нашего школьного учителя истории, который хочет заниматься с зависимыми, подучиться на психолога. Работа кропотливая, а у меня с моими разъездами и путешествиями нет возможности каждый день с ними сидеть. Они ведь тоже как малые дети, им внимание нужно уделять.
Один из них женился на моей старшей дочери, сейчас на нём вся наша стройка. Мы посчитали, что покупать купола в два раза дороже, чем делать самим. Приобрели станки и стали делать. Даже в других регионах России наши купола ставят, качеством они не уступают. В этом году он в Александров ездил и поставил там главный купол на кафедральном соборе. – У вас, кажется, помимо основного есть еще несколько приходов, до которых можно добраться только на вездеходе?
– Приходов у нас всего восемь. Самый далекий – в селе Усть-Каренга в 550 км от Шилки. Причем из этих 550 надо идти 350 км по бездорожью, а последние 200 – по замерзшей реке. Добираемся мы на походном храме, освященном в честь святителя Николая. Сделан храм на базе автомобиля ГАЗ-66, усилен БТРовским двигателем. На нём стоит куча оборудования, но самое главное – внутри есть жертвенник, престол и иконостас, правда, тряпочный, и можно совершать божественную Литургию. В храме всё устроено так, что команда из пяти человек может в нём жить совершенно автономно. Там, куда мы обычно забираемся, вообще электричества нет, или дают на два часа утром и два часа вечером. Отец Александр – в прошлом механик-водитель танка. До северных приходов добирается на самодельной чудо-машине. Снаружи это армейский грузовик, а внутри храм, в котором могут помещаться до 20 человек. В вездеходе 4 складные койки, дровяная печь, пол с электроподогревом. На крыше установлены солнечные батареи, двигатель от БТР, баки для топлива на 250 и 500 литров, снаружи смонтирован походный душ.
Когда мы первый раз добрались до Каренги, каренгенцы на нас смотрели как на инопланетян, потому что они знали, что существуют священники, что они с бородами иногда бывают, телевизоры всё-таки есть, но живых священников не видели никогда.
Каренгийцы – они такие брацковатые, то есть узкоглазенькие немножко. Не совсем как эвенки, а чуть-чуть, очень красивое получается лицо. Из 200 жителей примерно половина захотела креститься. Мы сняли о них фильм и привезли в Москву – вот, люди какие красивые есть.
Новый храм в Каренге в честь всех сибирских святых
В Москве нашелся человек, который оплатил строительство храма. Мы храм в Чите собрали, погрузили на четыре вездехода и вывезли на Каренгу. Там зимой поставили на тумбочки, а летом подлили под него фундамент.
Знаете фильм «Угрюм-река»? Вот там, где начинается Угрюм-река, в месте слияния рек Витим и Каренга, теперь у нас стоит форпост – храм в честь всех сибирских святых.
В год у нас выходит примерно три миссионерских похода. Самый главный в этом году – ходили на пик БАМа, самую высокую точку Забайкальского края. Поход был альпинистской категории 3А. Две недели шли, три дня поднимались вверх по веревкам, и затащили туда крест. Так что Забайкалье в этом году освятили полностью.
Установка поклонного креста на пике БАМа
***
Сейчас протоиерей Александр руками и деньгами своего прихода строит рядом с шилкинским храмом детскую деревню. Два дома из четырех готовы, под остальные есть фундаменты. В каждый дом планируется поселить семью с 10 приемными детьми. Первый дом уже заселен, во второй готовится переезжать семья из Читы. Хозяйство семьи будут вести сообща. Площадь каждого дома – 400 кв.м. Предполагается, что когда дети вырастут и обзаведутся собственными семьями, то они останутся жить в родительских домах. Один из домов планируется оборудовать для проживания детей-инвалидов.
Полная стоимость одного дома, от фундамента и до отделки, около 13 млн рублей. Приход отца Александра всегда нуждается в деньгах на строительство и в строительных материалах, прежде всего в цементе. Если вы хотите помочь приходу в строительстве деревни, то вот контакты.
Me fui para las Morañas y me
pusieron cual digan dueñas aunque de menos nos hizo dios. No hay mala albarda
que la silla no consienta. Esta tarde se acabó el papelón y habrá pactos y
consensos de la Castuza de la que forma parte también Pigtail (el coletas) y sus
vocingleros pedisecuos Oh patres, conscripti. A Marco Tulio Cicerón quisiera
verle yo hoy en el hemiciclo pero non vos preocupar. Estos no valen ni una catilinaria. En el circo
todo son trazas. Arévalo tierra de los arévacos vuelvo a mis raíces y en san
Vicente del Palacio surgió el amor. Andaba yo un poco al estricote y he aquí
que mi novia la rumana Laureana me hizo un hombre nuevo. Romeros y peregrinos
somos todos del amor, previo pago naturalmente. Estoy pensando en escribir el libro del
buen vagar. Y pienso en Madrigal de las altas Torres porque yo español hasta la
medula peregrino por los lugares donde pasó la infancia la Reina Santa aunque
la verdad sea dicha mis paisanos no la hacían muchas reverencias. ¿Podemos o
no podemos? Esto es el blablá de una gran comedia. Mande pedro mande juan han
ganado los norteamericanos. Son los que se llevan el gato al agua tras tanta
trifulca. Unos y otros profieren los denuestos del agua y el vino. Están jugando
todos a la pella y carta en la mesa presa y asno de muchos, todos lo comen. Vago
por las calles de Hita y su arrabal. Allí en un anticuario me merco un cobertor
y un garabato y consuelo con mis refranes. No hay pecado sin pena ni bien sin
galardón.. alhahé y hadeduro. Y en estas cuando yo iba por el camino por allí
aparece mi novia la rumana, pegando grandes voces y su voz se esparce por todo
el valle.
▬Ay no me aduz, acadea.
▬Quítate las abarcas, pastorcilla,
que hay ropa tendida.
▬Oh meu careu, calpaz
El rumano es el idioma del amor. La
voz de Lauriana suena a vieja cantiga,
Y prorrumpe en unas cuantas
quejas en rumano esta moza radiante de Timoseara, paisana de Ceaucescu
Con las voces y lamentos se me
hiela el pestorejo. El vagabundo no se puede detener. Nunca después que nací
pasé tanto peligro y por aquí andan radiando historias grotescas del Titánico. A
mí eso no me interesa voy de camino. Alahé y alheduro. ¿Podemos o no podemos? Los del circo son una
cuadrilla de impotentes ya no se les empina ni con la bisagra esa. Y yo estoy
como un reloj. Efectivamente, no hay mala albarda que la silla no consienta.
