ДИПЛОМАТИЧЕСКИЕ ОТНОШЕНИЯ РОССИЯ ИСПАНИЯ

 

Из-за моего естественного доброго состояния я иногда ошибаюсь в сторону доверчивости, предпочитая лесть и кадило удару в спину, хотя у меня был опыт такой профессии, как журналистика, где ножом обычно пользуются. Я исповедую морализаторство, а иногда и сатирику с единственной целью предупредить о пороках, обличить махинации и сговор. Я склоняюсь к юридическому правилу in dubio pro reo. Иногда эта формула снисхождения не может быть применена. Тогда придется идти к скальпелю. Война на Украине и мой тезис о том, что почти все это было русским, особенно в районе Крыма, Одессы и большинства городов, граничащих с Черным морем, превратили меня в лишнюю руку ут. Я должен быть одним из немногих испанских журналистов, которые высказываются в пользу Путина, чем заслужил дисквалификацию, оскорбления и даже плевки. Я не обиженный обработчик информации человека, который путешествовал по миру в качестве корреспондента в Лондоне и Нью-Йорке и прочитал большую часть русской литературы, которая во многих случаях похожа на нашу. Горки напоминает мне Кеведо. Гальдос играет с Толстым, а в театре Чехова я нашел воспоминания о Тирсо де Молине. Кастилия и Россия критически относятся к системе правления. «Мертвые души» Гоголя могли быть подписаны Сервантесом. Этот фактор не встречается почти ни в одной европейской литературе. И англичане, и французы, и немцы, и итальянцы сметают домой. Корова-загадка, что два города, столь далекие друг от друга, сталкиваются с жизнью с таким похожим характером. Русские путешественники напоминают испанских жуликов, а некоторые мистики сект, таких как бичеватели или старци, напоминают кастильских conversos, замуровавших себя на всю жизнь, чтобы бежать от мира.

Дипломатические отношения с князем Московии восходят к средневековью. Мех был продан. Армянский епископ совершил паломничество в Компостелу в 13 веке. Кальдерон рассказывает о них в книге «Жизнь — это мечта». Его Сигизмунд был степняком.

До 1613 года, когда на престол вступили первые Романовы, дипломатические отношения не устанавливались. Они не укреплялись до 19 века, когда Елизавета II назначила герцога Осунского послом при царском дворе. Экстравагантность этого персонажа, бросавшего золотые монеты в Неву и имевшего романы с актрисами и профессионалами из столицы, наложила отпечаток на некоторые русские романы, где испанцы представлены как причудливые и экзотические, Осуна, должно быть, был очень страстным парнем. Его секретарем был дон Хуан Валера, автор Пепиты Хименес. Этот действительно чтил имя, которое он носил, потому что он оставлял след любви, куда бы он ни шел, настолько, что в Вашингтоне одна из его любовниц покончила жизнь самоубийством, когда узнала, что он бросает ее.

в годы гражданской войны эти отношения обострились. Сталин прислал своих лучших журналистов: Эренбурга, послов вроде Роземберга или генералов вроде Примакова. Когда они проиграли войну и вернулись в Россию, он приказал их расстрелять и только Илья Эренбург, очень проницательный еврей, восторженный видом города Толедо, был спасен от сарацин.

Россия была щедра к детям войны. Многие не вернулись, сделали карьеру, стали инженерами и учителями, женились на русских девушках.

Сын Долорес Ибаррури Рубен погиб, сражаясь с немцами на Восточном фронте. С другой стороны были также испанцы, маленькие солдаты Блау. Я разговаривал с некоторыми из них, состоявшими в отцовском полку: артиллеристу было поручено обстрелять дворец Екатерины Великой, знаменитой царицы, вошедшей в историю своими любовными похождениями, «но в тот день угломер замер и выстрел не разорвался… у нас было много потерь, русские были очень храбры, они атаковали волнами, они даже задели наши удостоверения… Мне посчастливилось попасть в последний эвакуационный грузовик вермахта, отправляющийся в Берлин. Те, кто оставался там в виду дворца Каталины, были взяты в плен всей ротой капитана Паласиоса или замерзли насмерть» рассказ этого звонящего выражает восхищение Красной Армией и ту некую симпатию, которая всегда существовала между двумя народами. Вот почему меня огорчает, что президент Санчес объединяется с безволосым Борисом Джонсоном, этим сумасшедшим англичанином, ушами аплодирует Байдену и проявляет солидарность с Зеленским, военным преступником для меня, который ведет Украину к хаосу среди резни. Но, конечно, я больше не лишняя рука. Несогласный голос посреди этого хора туриферов. Несмотря на нападки и оскорбления и молчание, объектом которого я являюсь, они не заставят меня замолчать