РУССКИЙ ПАЛОМНИК СТРАНИК
Антонио Парра
Мы уже говорили, что Нью-Йорк — волшебный город, где может случиться все, что угодно, и одно из событий, которые я помню, произошло на какой-то болезненно мрачной станции метро «Лоуэр-Ист» с освещением из фильмов ужасов, когда я заплатил жетон и вошел в свой размер через турникет. Я увидел русского монаха, идущего по платформе. Иной был высок и дороден, носил серую рясу без шнурков и наплечников и накидку с лисьими манжетами, волосы заплетены в пучок на манер афонских отшельников, хотя бороды на этом были не очень. длинный. Должно быть, он происходил из одного из тех знаменитых монастырей, которые составляют золотое кольцо, окружающее старую Москву, как пояс молитвы и поклонения, а может быть, он пришел с Кавказа, будучи одним из знаменитых отшельников, обитавших в Валаамском монастыре, чей « старцы» или идумеяне, как в православии называли игуменов, вдохновляли великих русских мастеров XIX века. Но был ли персонаж, которого я видел на платформе Уолл-стрит, монахом (иноджем) или страником (русским паломником, проходящим свой путь)?
Точно так же, как англосаксонские литераторы являются детьми Библии, Молитвенника и Свободного Экзамена, русские являются духовным продуктом Притчи о добром самаритянине и сеятеле в Новом Завете. По этой причине, я думаю, многие книги Толстого, Тургенева, Достоевского, Чехова, Андреева или Горького обладают мелодическим совершенством, имеющим отношение к тропарям и антифонам славянской литургии. Чехов и Толстой были постоянными гостями затерянного в степи Вааламского монастыря. Это были времена оттепели, и перестройка еще не началась, но тот религиозный человек был там, только что приземлившийся, приехавший из глубокой России или из сокаррен или уголков моего воображения, я не знаю, потому что Манхэттен - волшебный город.
Когда я увидел его, я почувствовал странное ощущение, как будто оно было результатом видения или призрака, возникшего в результате моих многочисленных бдений за чтением русских мастеров, и в этом отношении меня взволновал рассказ Антона Чехова «Черный монах». Однако я верю, что этот персонаж был реальным. Он исчез в одной из колонн, и больше я его никогда не видел. Оно наверняка спустилось по ступеням нью-йоркского метро с келических вершин Великой Русской Пасхи, как симфоническая проекция искусства Римского-Корсакова. Был ли это «Русский паломник»? В последующие воскресенья я присутствовал на божественной литургии в одном из православных храмов Манхэттена, но не нашел пухлого «батюшки», который, должно быть, был тем самым дьяконом с чудесным голосом, играющим на хорах низкую октаву, ибо пример в опере «Борис Годунов» Мусоргского. Конечно, речь должна идти о том русском паломнике, который является главным героем одного из самых важных произведений мистицизма, созданного христианством.
«Русский странник» для жителей Востока является тем же, чем «Кемпис» для жителей Запада, орудием освящения и школой святых или людей, ищущих совершенствования через подражание Хто. «Русский странник», как и все великие книги человечества, написан анонимным автором. Это автобиография искупленного пьяного неудачника, который, когда ему хочется выпить, открывает страницу Евангелия, чтобы не свалиться в пропасть дьявола в бутылке. Это персонаж, который, прихрамывая, ходит по дорогам русской необъятности, входит в избы, благословляет заика (бабушек) и иногда даже творит чудо, но прежде всего он идет по миру с молитвой на устах: «Иисусе, помилуй, помилуй! помилуй меня". Это исихастская молитва. Одна и та же фраза повторялась тысячи раз. Слово прославляет Бога и спасает человека.
Русское христианство основано на песнях и традициях, а не на богословских рассуждениях. Фидес ex Auditu. Через ухо божественное послание проникает в сердце, и ноги приходят в движение, подражая стоптанным сандалиям рыбака, и, согласно апостольской норме, «не носить с собой ни мешка, ни груши, ни мешка, не беспокоиться о том, что будет». «есть или пить; посмотри на полевых птиц». В жизни монаха есть что-то от присвоения, от исполнителя воли, отстранения, отстранения. Точно так же и для «страника» достаточно посоха, книги Евангелия, корки внутри мешка и нескольких эякуляций, и они остаются в запасе. Он является образцом «иноджа», или странствующего монаха, в отличие от статического отшельника. И тот, и другой чувствуют себя учениками Иисуса. Запад — это апология и спор, великая пирамида и внешняя работа, а Восток — бегство к внутренней красоте. По пути philocalia, являющегося ветвью философии греческих отцов. Буйство и величие Византии противостоят сухости и строгости латинских канонов или сухих моральных указаний. В каждом случае разная интерпретация духовности, другой способ познания мира. Русский паломник не устает повторять
RUSSKIY PALOMNIK STRANIK
Antonio Parra
My uzhe govorili, chto N'yu-York — volshebnyy gorod, gde mozhet sluchit'sya vse, chto ugodno, i odno iz sobytiy, kotoryye ya pomnyu, proizoshlo na kakoy-to boleznenno mrachnoy stantsii metro «Louer-Ist» s osveshcheniyem iz fil'mov uzhasov, kogda ya zaplatil zheton i voshel v svoy razmer cherez turniket. YA uvidel russkogo monakha, idushchego po platforme. Inoy byl vysok i doroden, nosil seruyu ryasu bez shnurkov i naplechnikov i nakidku s lis'imi manzhetami, volosy zapleteny v puchok na maner afonskikh otshel'nikov, khotya borody na etom byli ne ochen'. dlinnyy. Dolzhno byt', on proiskhodil iz odnogo iz tekh znamenitykh monastyrey, kotoryye sostavlyayut zolotoye kol'tso, okruzhayushcheye staruyu Moskvu, kak poyas molitvy i pokloneniya, a mozhet byt', on prishel s Kavkaza, buduchi odnim iz znamenitykh otshel'nikov, obitavshikh v Valaamskom monastyre, chey « startsy» ili idumeyane, kak v pravoslavii nazyvali igumenov, vdokhnovlyali velikikh russkikh masterov XIX veka. No byl li personazh, kotorogo ya videl na platforme Uoll-strit, monakhom (inodzhem) ili stranikom (russkim palomnikom, prokhodyashchim svoy put')?
Tochno tak zhe, kak anglosaksonskiye literatory yavlyayutsya det'mi Biblii, Molitvennika i Svobodnogo Ekzamena, russkiye yavlyayutsya dukhovnym produktom Pritchi o dobrom samarityanine i seyatele v Novom Zavete. Po etoy prichine, ya dumayu, mnogiye knigi Tolstogo, Turgeneva, Dostoyevskogo, Chekhova, Andreyeva ili Gor'kogo obladayut melodicheskim sovershenstvom, imeyushchim otnosheniye k troparyam i antifonam slavyanskoy liturgii. Chekhov i Tolstoy byli postoyannymi gostyami zateryannogo v stepi Vaalamskogo monastyrya. Eto byli vremena ottepeli, i perestroyka yeshche ne nachalas', no tot religioznyy chelovek byl tam, tol'ko chto prizemlivshiysya, priyekhavshiy iz glubokoy Rossii ili iz sokarren ili ugolkov moyego voobrazheniya, ya ne znayu, potomu chto Mankhetten - volshebnyy gorod.
Kogda ya uvidel yego, ya pochuvstvoval strannoye oshchushcheniye, kak budto ono bylo rezul'tatom videniya ili prizraka, voznikshego v rezul'tate moikh mnogochislennykh bdeniy za chteniyem russkikh masterov, i v etom otnoshenii menya vzvolnoval rasskaz Antona Chekhova «Chernyy monakh». Odnako ya veryu, chto etot personazh byl real'nym. On ischez v odnoy iz kolonn, i bol'she ya yego nikogda ne videl. Ono navernyaka spustilos' po stupenyam n'yu-yorkskogo metro s kelicheskikh vershin Velikoy Russkoy Paskhi, kak simfonicheskaya proyektsiya iskusstva Rimskogo-Korsakova. Byl li eto «Russkiy palomnik»? V posleduyushchiye voskresen'ya ya prisutstvoval na bozhestvennoy liturgii v odnom iz pravoslavnykh khramov Mankhettena, no ne nashel pukhlogo «batyushki», kotoryy, dolzhno byt', byl tem samym d'yakonom s chudesnym golosom, igrayushchim na khorakh nizkuyu oktavu, ibo primer v opere «Boris Godunov» Musorgskogo. Konechno, rech' dolzhna idti o tom russkom palomnike, kotoryy yavlyayetsya glavnym geroyem odnogo iz samykh vazhnykh proizvedeniy mistitsizma, sozdannogo khristianstvom.
«Russkiy strannik» dlya zhiteley Vostoka yavlyayetsya tem zhe, chem «Kempis» dlya zhiteley Zapada, orudiyem osvyashcheniya i shkoloy svyatykh ili lyudey, ishchushchikh sovershenstvovaniya cherez podrazhaniye Khto. «Russkiy strannik», kak i vse velikiye knigi chelovechestva, napisan anonimnym avtorom. Eto avtobiografiya iskuplennogo p'yanogo neudachnika, kotoryy, kogda yemu khochetsya vypit', otkryvayet stranitsu Yevangeliya, chtoby ne svalit'sya v propast' d'yavola v butylke. Eto personazh, kotoryy, prikhramyvaya, khodit po dorogam russkoy neob"yatnosti, vkhodit v izby, blagoslovlyayet zaika (babushek) i inogda dazhe tvorit chudo, no prezhde vsego on idet po miru s molitvoy na ustakh: «Iisuse, pomiluy, pomiluy! pomiluy menya". Eto isikhastskaya molitva. Odna i ta zhe fraza povtoryalas' tysyachi raz. Slovo proslavlyayet Boga i spasayet cheloveka.
Russkoye khristianstvo osnovano na pesnyakh i traditsiyakh, a ne na bogoslovskikh rassuzhdeniyakh. Fides ex Auditu. Cherez ukho bozhestvennoye poslaniye pronikayet v serdtse, i nogi prikhodyat v dvizheniye, podrazhaya stoptannym sandaliyam rybaka, i, soglasno apostol'skoy norme, «ne nosit' s soboy ni meshka, ni grushi, ni meshka, ne bespokoit'sya o tom, chto budet». «yest' ili pit'; posmotri na polevykh ptits». V zhizni monakha yest' chto-to ot prisvoyeniya, ot ispolnitelya voli, otstraneniya, otstraneniya. Tochno tak zhe i dlya «stranika» dostatochno posokha, knigi Yevangeliya, korki vnutri meshka i neskol'kikh eyakulyatsiy, i oni ostayutsya v zapase. On yavlyayetsya obraztsom «inodzha», ili stranstvuyushchego monakha, v otlichiye ot staticheskogo otshel'nika. I tot, i drugoy chuvstvuyut sebya uchenikami Iisusa. Zapad — eto apologiya i spor, velikaya piramida i vneshnyaya rabota, a Vostok — begstvo k vnutrenney krasote. Po puti philocalia, yavlyayushchegosya vetv'yu filosofii grecheskikh ottsov. Buystvo i velichiye Vizantii protivostoyat sukhosti i strogosti latinskikh kanonov ili sukhikh moral'nykh ukazaniy. V kazhdom sluchaye raznaya interpretatsiya dukhovnosti, drugoy sposob poznaniya mira. Russkiy palomnik ne ustayet povtoryat'
Mostrar más
Enviar comentarios
Paneles laterales
Historial
Guardado
Contribuir
